Бессонница

«Бессонница» одним файлом (rtf.zip, 108Kb)

Глава 7

До концерта оставалась неделя, когда Михаил Ильич, директор ресторана, собрал весь персонал «Ночного неба» в своём тесном кабинете. За глаза все мы звали директора «Белым»: он был совершенно сед, несмотря на то, что ему было всего где-то около сорока пяти. Всегда стройный, подтянутый, всегда при галстуке, скупой на эмоции, никогда не позволяющий себе резкого слова, он производил на меня приятное впечатление, хотя, конечно же, я знал его слишком поверхностно, чтобы судить о нём объективно. Я подозревал, что Михаил Ильич любит живопись, во всяком случае, импрессионистов: добрую половину стены в его кабинете занимала изумительная копия Мане «Завтрак на траве», но я запросто мог и ошибаться: наличие картины на стене могло совершенно ничего не значить. Однако человек неискушённый, по-моему, предпочёл бы какой-нибудь пейзажик средней паршивости, нежели мастерски скопированного и явно дорогого Мане. Иногда до меня доходили кое-какие сплетни о любовной связи директора с бухгалтершей, передаваемые из уст в уста официантками, но я никогда не прислушивался к этой болтовне и тем более не особо верил ей, так как и сам неоднократно узнавал о себе совершенно невероятные и чудовищные вещи, источником информации о которых являлась женская часть нашего коллектива. При первой встрече Михаил Ильич показался мне человеком умным и культурным, и я нисколько не изменил о нём мнения. В своё время он без раздумий взял меня на работу, как только узнал, что у меня консерваторское образование.
— Надеюсь, вы привлечёте к нам порядочных и солидных клиентов, — сказал он тогда. — Знаете, я только что уволил рок-группу. Неплохие были ребята, и играли неплохо, но они превратили мой ресторан в тусовку каких-то длинноволосых отщепенцев, лексикон которых, кажется, ещё скуднее, чем у Эллочки-людоедки.
Не знаю, оправдал ли я его надежды, но претензий с его стороны, во всяком случае, я не слышал ни разу.
Итак, весь наш небольшой коллектив — поварихи, официантки, два бармена, работающие через день, бухгалтерша и я — с трудом разместился в маленьком кабинете директора. Стульев не хватало, поэтому кое-кому пришлось стоять. Стоя прямо напротив бессмертного творения французского художника, я в очередной раз отметил про себя поразительную точность копии. Однако впервые мне пришла в голову мысль, что для сравнения я, по существу, не имею никаких оснований, ведь с оригиналом я был знаком исключительно по репродукциям и не видел его «в живую». Интересно, видел ли оригинал автор копии? Наверняка ведь имел такое счастье, сукин сын!
— Извините за тесноту, но мне кажется, что здесь поуютнее, чем в зале, — сказал между тем директор; скрестив руки на груди, он стоял возле своего письменного стола: место за столом он освободил для кого-то из женщин. — К сожалению, я собрал вас не для того, чтобы объявить о премии или повышении зарплаты, скорее наоборот, — он сделал паузу, все ждали, затаив дыхание. — Мы прекращаем работу, — объявил наконец Михаил Ильич.
Народ зашушукался.
— Мы что, уволены? — спросил кто-то.
Выражение лица у директора было таким, будто он только что, уподобившись гоголевскому герою, сообщил: «К нам едет ревизор!». Гул нарастал. Женщины испуганно перешёптывались.
— Позвольте кое-что пояснить. Прошу тишины! — директор подождал, пока гул голосов смолкнет, и продолжал: Итак, дело в том, что я закрываю ресторан. Это не моя прихоть, не моё желание. Закрываю я ресторан вынуждено, по ряду причин экономического характера, которые, я думаю, вам знать не интересно, да я бы и не хотел сейчас о них говорить. Возможно, если удача мне улыбнётся, то приблизительно через месяц мы возобновим работу, если же нет, то все получат расчёт — я обещаю. А пока я предлагаю вам месячный отпуск. Я никого не держу, вы можете найти себе новую работу. Кто решит уволиться, не дожидаясь окончания отпуска, — пожалуйста, я пойму. Подходите завтра, я подготовлю все документы и напишу рекомендации. Я, конечно, надеюсь, что всё обойдётся, но чем чёрт не шутит?.. Рекомендаций не получит только один человек, — все выжидательно молчали, а директор повернулся к сидевшей в углу бухгалтерше, плоской и сухой, как фанера, старой ведьме в огромных несуразных очках в толстой оправе. — От вас, Екатерина Сергеевна, я жду заявления об уходе по собственному желанию, и если завтра я не увижу его на своём столе, я уволю вас сам, несмотря на ваши прошлые заслуги, так что в ваших же интересах вести себя разумно. Я думаю, вы меня поняли.
Екатерина Сергеевна, не поднимая глаз, почему-то забормотала что-то о повышении акцизов на спиртные напитки и о разорительном налоговом законодательстве. В коллективе её не любили, возможно, за подчёркнуто надменный вид, хотя зарплату она выдавала всегда исправно и в срок, но то была не её заслуга. Сейчас от её надменного вида не осталось и следа, и по этому поводу кто-то тут же грубо и злорадно пошутил.
— Теперь прошу — ваши вопросы, — сказал директор.
Вопроса было два: какова вероятность того, что ресторан закрывается навсегда, и будут ли в полной мере выплачены отпускные и зарплата за текущий месяц.
— Скажу честно, — ответил директор, — закроется ресторан совсем или нет, я пока не знаю, но я приложу все усилия, чтобы не допустить самого худшего. Что касается выплат, то я уже пообещал, и могу повторить ещё раз: в накладе никто не останется. Ещё вопросы?
Больше вопросов не было: объяснили нам всё предельно ясно и чётко.
— Тогда все свободны.
Бухгалтерша первой вылетела из директорского кабинета, вслед за ней, шёпотом обсуждая услышанное, потянулись остальные.
— Задержитесь, пожалуйста, на секунду, — сказал мне Михаил Ильич, устало опустившись на освободившийся стул за письменным столом. — Будьте добры, закройте дверь. Присаживайтесь, — я сел напротив, он тяжело вздохнул: Тяжёлый разговор, неприятный, — он протянул мне сигарету и закурил сам. — Нехорошо, когда твои проблемы становятся проблемами и для других, но ничего не поделаешь. Я полагаю, что вы не станете ждать целый месяц, а пожелаете уволиться немедленно. Также я полагаю, что и рекомендации вам никакие не нужны. Я сейчас заполню вам трудовую...
— Почему вы так решили? — удивился я.
— Я видел сегодня афиши.
— Ах, вот вы о чём...
— Очень рад за вас, — продолжал Михаил Ильич. — Я всегда подозревал, что вы достойны большего, нежели гробить свой талант в заведении, которое не имеет ничего общего с понятием искусство.
— Спасибо за лестные слова, но я не собираюсь бросать эту работу, — сказал я. — Или я вас чем-то не устраиваю? Я понимаю — у вас финансовые затруднения, но, надеюсь, что через месяц...
— Во-первых, всё очень зыбко, и я совсем не уверен, что мы возобновим работу. А во-вторых, не хотите ли вы сказать, что ваше имя в афишах — случайность? — спросил директор.
— Именно это я и хочу сказать.
Он внимательно посмотрел на меня:
— Что-то я вас не пойму.
— Всё очень просто: меня попросила о помощи очень хорошая женщина (её имя вы могли также видеть в афишах — оно написано крупными буквами), я согласился помочь ей, и не более того.
— Не более?
— Не более.
— Ну и зря! — он встал, затушил недокуренную сигарету.
— Почему зря? — спросил я. — И что, собственно, зря?
— Не прикидывайтесь дурачком. Что вас здесь держит? Двигайтесь вперёд, растите! А то ведь так и будете до старости бренчать на пианино, ублажая идиотов, которые ничего и знать не знают о музыке!
Впервые я слышал от обычно сдержанного Михаила Ильича столь горячие речи. В глубине души я понимал, что, возможно, в его словах есть доля истины, но, как обычно, подобные нравоучения меня только раздражали.
— Я не вижу ничего недостойного в своей работе, — сказал я довольно резко.
— Вы начисто лишены честолюбия, — покачал он головой.
— Честолюбие — грех, — заметил я.
— Гордыня — грех, а здоровое честолюбие ещё никому не помешало. Вы не реализовываете себя. Вы музыкант, в конце концов, а не тапёр! И ведь наверняка не за красивые глаза вас попросила о помощи ваша «очень хорошая женщина». Я, кстати, слышал кое-что о ней...
— Официантки рассказали? — улыбнулся я.
— Не иронизируйте. Она — ваш шанс.
— Не вы первый говорите мне об этом...
— Тем более. Значит, стоит задуматься. Вы не находите?
— Не знаю... возможно... — мне до чёртиков надоел этот разговор, и я лихорадочно соображал, как бы его поскорее закончить, не обидев при этом собеседника.
— Возможно... — с иронией повторил за мной Михаил Ильич. — Так в чём дело? Почему вы сознательно отказываетесь от подарков, которые дарит вам судьба? Поймите же, я добра вам желаю. И я не поверю, что вы безмерно любите свою нынешнюю работу.
— У вас у самого куча проблем. Зачем вам мои? — я надеялся, что напоминание о его собственных проблемах заставит его отстать-таки от меня.
— Сейчас не обо мне речь, — возразил он. — Мне кажется, вы, попросту, боитесь.
— Боюсь? Чего? — спросил я.
— Боитесь думать о будущем, боитесь неудач, — сказал Михаил Ильич. — Но нельзя же всё время плыть по течению! Это удобно — я не спорю, однако в один прекрасный момент вам это может надоесть. И где гарантия, что уже не будет поздно? Разве вы никогда ни о чём не мечтали? Так сделайте шаг вперёд, навстречу своим мечтам!
— А вам не приходило в голову, что мои мечты могут быть не связаны с музыкой? — я не был полностью уверен, что сказал правду, но мне нужно было что-нибудь сказать.
— Вот даже как?.. — протянул он удивлённо. — Выходит, всё намного сложнее, чем я себе представлял?
— Выходит, — по его тону я понял, что нравоучений больше не будет.
— Может, я могу чем-то помочь? — спросил он.
— Сомневаюсь.
Михаил Ильич вновь закурил, на минуту о чём-то задумался.
— Ладно, — он почесал затылок. — Всё же я помогу вам.
— И как же, интересно?
— А я вас уволю, — серьёзно сказал он. — Прямо сейчас. Хотя, в принципе, какая разница? Месяцем раньше — месяцем позже... Короче, вы свободны. В ресторане «Ночное небо» вы отныне не работаете, даже если ресторан продолжит своё существование, — это всё, что я могу для вас сделать. И, надеюсь, вы когда-нибудь ещё будете благодарить меня за это.
Было четыре часа дня, когда я пришёл домой. Давно я уже не возвращался домой так рано. Непривычно. Я ходил по квартире, не зная, чем заняться. Взялся было почитать, но не смог сосредоточиться на книге. Отложив книгу, я включил телевизор и прилёг на диван. Будущее. Какое оно? Когда-то я думал о будущем. Думал, когда учился в консерватории. Думал, когда написал свой первый рассказ. Думал, когда женился на Марго. А больше всего я думал о будущем, когда входил в кабинет к злополучному редактору злополучного журнала два года назад. Печальный был день. Просто убийственный день. С тех пор я, кажется, и не думал о будущем, а если и думал, то недолго. Я так и не сказал Марго, что показывал кому-то свои рассказы. И Герману не сказал. Никому не сказал. Это было моё личное поражение, и делиться с ним я ни с кем не собирался. Может, зря. А может, и нет. В конце концов, что было — то было. Теперь это дело прошлое.
Да, возможно, я действительно разучился думать о будущем. Возможно, я действительно боюсь думать о будущем. Возможно, действительно нужно что-то менять. Вопрос — что? В какой стороне будущее?
Бэла запрыгнула на диван и, проурчав что-то на своём кошачьем языке, устроилась у меня в ногах. Что, моя дорогая? Что ты сказала? Ты, наверное, голодная... никто тебя днём не кормит. Я вот тоже сегодня остался без обеда. Два года меня каждый день бесплатно кормили обедами, выдрессировали, как собаку Павлова, а сегодня вдруг раз — и нет вожделенной миски. А слюна выделяется. Интересно, как долго ещё будет выделяться слюна? День? Два? Месяц? Год? Или это уже навсегда? К хорошему быстро привыкаешь, а к сытости — тем более.
Бэла мирно посапывала, положив голову мне на колено. Она привыкла жить без обедов.

На краю дивана сидела Марго.
— С тобой всё в порядке? — она выглядела слегка напуганной.
— Кажется, я заснул...
— Ты не заболел случайно?
— С чего ты взяла? — в моей голове всё ещё бродили собаки Павлова.
— Температуры вроде бы нет... — она прикоснулась рукой к моему лбу.
— Знаешь, мне снились собаки, — сказал я, протирая глаза.
— Что с тобой? Что случилось?
— Да ничего не случилось, — я принял сидячее положение и откинулся на спинку дивана, мысленно пытаясь изгнать животных из своего сознания.
— Тогда почему ты не на работе?
— Почему не на работе?.. — собаки, наконец, ушли, и вместе с ними ушли остатки сна. — А ты что, любовника привела?
— Я же серьёзно спрашиваю! — Марго немного обиделась.
— Сколько времени?
— Половина седьмого.
— Значит, пару часиков поспал...
— Ты объяснишь мне, наконец, почему ты не на работе, и почему ты лежишь дома на диване?! — строго спросила Марго; видимо, она всё-таки поняла, что я не заболел.
Я решил больше не испытывать её терпенье.
— Я теперь безработный, — сказал я.
— Хватит шутить! Не смешно, между прочим! — Марго рассердилась.
— А я не шучу, потому и не смешно. Закрылось «Ночное небо»... Как я понял, что-то там с бухгалтерией не в порядке, и директору пришлось всех уволить. Рынок... Такие вот дела...
— Ох, йо-о... — произнесла Марго.
Бэла забралась к ней на колени и сладко зевнула; по-видимому, она не выспалась.
— Я хочу есть, — сказал я. — С обедом, сама понимаешь, не вышло. Чем будешь меня кормить?
— А я открываю дверь, слышу — телевизор работает, — рассеяно сказала Марго. — Думала, ты забыл выключить, а захожу в зал — ты лежишь. У меня и сердце в пятки...
— Извини, я не хотел тебя напугать.
Я погладил её волосы, жёсткие от лака. И зачем они портят волосы лаком?
Час спустя мы ужинали жареной картошкой и бутербродами с колбасой. Бэла с хрустом жевала какую-то импортную дрянь, похожую на раскрашенные сухари. Бедная Бэла. Хорошая штука привычка.
— И что ты теперь намереваешься делать? — спросила Марго.
Она намазывала на колбасу толстый слой горчицы. Ведь съест и даже не поморщится! И как у людей желудок выдерживает подобные издевательства?
— Не знаю, — ответил я. — Надо собраться с мыслями. Пока не хочу об этом думать. Через неделю концерт, так что мне пока есть чем заняться. А дальше видно будет.
— Может, тебе стоит поговорить с Софией?
После запоминающегося вечера с пивом, отключающим память, Марго ни разу больше не называла Софию моей подружкой.
— О чём?
— О работе, разумеется. Вдруг она поможет? А что? Ты разве никогда не подумывал о том, чтобы заняться чем-нибудь серьёзным? Или ты собирался до конца дней своих проработать в ресторане, ты, профессиональный музыкант?
— Где-то я это сегодня уже слышал...
— Что?
— Да нет, ничего. Дежа вю.
— Ну и?..
— А чем тебе не нравилась моя работа в ресторане? — я случайно намазал на бутерброд горчицы больше, чем следовало, и тут же поплатился за свою оплошность: горчица ударила в нос, стало жарко, я почувствовал, что медленно заливаюсь краской. — И как ты ешь эту штуковину чуть ли не ложками?
— А чем мне, скажи на милость, должна была нравиться твоя работа? — Марго, похоже, не обратила внимания на мою последнюю реплику. — Ты приходишь домой — я ложусь спать. Я ухожу — ты ещё спишь. В конце концов мы ведь семья! Или ты забыл?
Беседа приобретала неприятный оттенок, и я сделал попытку отшутиться:
— А как же насчёт бесплатных обедов? Было очень удобно, не так ли?
— Лучше уж я буду готовить тебе обеды... — проворчала она, взяла стеклянную бутылку с кетчупом и налила в свою тарелку столько кетчупа, что не стало видно картофеля.
— Побереги желудок, — сказал я.
— Мой желудок — что хочу, то и делаю, — огрызнулась Марго.
— Молчи, женщина. Вся ты, не исключая, кстати, и желудка, принадлежишь мне, мужчине, хозяину и господину твоему.
Женщина бросила на меня убийственный взгляд и вдруг с совершенно невозмутимым лицом набухала мне в тарелку раза в два больше кетчупа, чем себе, — я разбудил в Марго феминистку.
А кетчуп был острый. Очень острый.
— Ты что делаешь?! — я был в восторге от её выходки.
— Хочу, чтобы тебя пробрало, — спокойно сказала Марго.
— Ты совершенно невыносима, — покачал я головой.
— Спасибо, ты тоже, — любезно оскалилась Марго.
Кетчуп разрядил обстановку.
— Я даже где-то рада, что тебя уволили, — сказала Марго уже серьёзно. — Сам бы ты, наверное, не бросил эту работу, — она хладнокровно поедала кетчуп с кусочками картофеля.
— Ты думаешь? — я отодвинул свою тарелку, сие лакомство было не по мне.
— Почти уверена. Ты уже наелся?
— Да, спасибо.
— Хочешь чаю?
— Лучше кофе.
Она налила мне кофе.
— Ты слишком много пьёшь кофе, — сказала она.
— Привычка.
— Вредная привычка.
— Не такая уж и вредная. Кое-кто, например, тоннами потребляет горчицу и кетчуп.
— Это что, камень в мой огород? — сощурилась Марго.
— Нет, почему же?.. Просто к слову пришлось.
— Не дразни меня, я могу разозлиться.
— А я люблю, когда ты злишься: ты становишься такой очаровательной.
— Тебе нравятся стервы?
— Это щекочет нервы.
— Сейчас я тебе пощекочу нервы!
— Только не лей кетчуп в кофе!
Легли мы рано. Во всяком случае, рано для меня. Когда Марго угомонилась и заснула, прижавшись к моему плечу, я подумал, что, возможно, не так уж и плохо, что меня уволили. Полезно иногда избавляться от привычек, пусть даже и не от самых вредных. Полезно для иммунитета.
Засыпая, я чувствовал, что голоден.

 

Добавить комментарий


Защита от спама
Если код нечитаем, щёлкните, чтоб сгенерировать новый код.
 
Поля, помеченные звёздочкой (*), обязательны для заполнения