Книга дождя. Эпизод первый. Эва
Дождь идёт третий день подряд. Но мне почти удалось забыть про дождь. И про Дверь. Объятый полумраком, я сижу за столиком с бокалом в руке и смотрю на двигающиеся под медленную музыку силуэты. Мелодия заставляет их раскачиваться из стороны в сторону, и эти незамысловатые движения человеческих тел напоминают мне танец змеи, загипнотизированной дудочкой факира. Я закуриваю сигарету и бросаю взгляд на висящие на стене часы с гигантским блестящим маятником, циферблат светится в темноте мягким зеленоватым светом, часы показывают без пяти девять. Торопиться некуда, чёрт возьми!
Передо мной, как приведение, возникает женщина, одетая в чёрное вечернее платье. В её руке мундштук с сигаретой, и женщина жестом просит у меня огня. Я подношу спичку к её сигарете и в свете огня замечаю множество мелких морщин на её лице. Однако, я знаю, что внешность обманчива.
Женщина одаривает меня пьяной обольстительной улыбкой:
– Раньше я вас здесь не видела. Но, знаете, я уже несколько дней не выходила из номера. А сегодня, наконец, решила прогуляться, – у неё странный голос, какой-то неровный, с надрывом, с придыханием – неуправляемый, дикий голос. – Не желаете потанцевать? – спрашивает она почти кокетливо.
В ответ я отрицательно качаю головой и развожу руками:
– Кажется, я уже слишком пьян, чтобы танцевать. Я могу не удержаться на ногах, упасть и раздавить вас.
– Ну… хоть кто-то на меня упадёт… – картинно вздыхает она.
Её слова заставляют меня улыбнуться:
– Хорошо, идёмте.
Я аккуратно тушу сигарету в пепельнице и поднимаюсь. Женщина не настолько щепетильна – движением, каким дети пускают бумажные самолётики, она бросает мундштук в толпу танцующих. Мне сложно сфокусировать зрение, чтобы проследить за траекторией, но если она и попадает в кого-то, никто не реагирует на её выходку.
– А плевать! – коротко комментирует она, поймав мой недоумённый взгляд.
Она кладёт руки мне на плечи, и мы присоединяемся к танцу змеи. Я крепко обнимаю её за талию – мне нужно за что-то держаться, чтобы не упасть. Женщина, так же, как и я, порядочно пьяна. Впрочем, иначе здесь не выживешь. Интересно, сколько сейчас этому телу лет? Сорок пять? Пятьдесят?
– Давно вы здесь? – опережает она мой вопрос.
– Третий день.
– О! Новичок!
– А вы?
– Я?.. Пожалуй, давно…
– Сочувствую.
Её глаза яростно вспыхивают, и она останавливает танец.
– Держите своё сочувствие при себе!
– Извините…
– Ничего, это вы извините… – она вздыхает, кладёт голову на моё плечо и крепче прижимается ко мне, – просто я напилась. Знаете, я никак не могу привыкнуть… наверное, к этому нельзя привыкнуть. Вы ещё не заболели хроническим равнодушием?
– Чем, простите?
– Три дня… Вы, видно, пока не прочувствовали… Какое-то время я держалась… потом сломалась. Может быть, вы продержитесь дольше, чем я. А, может быть, и нет.
– Но ведь это ничего не меняет, не так ли?
– Вы правы… – чуть слышно произносит она, снова вздыхая, – итог всё равно один. От судьбы не убежишь.
Она говорит на удивление спокойно. Я не ощущаю в её голосе ни паники, ни злости – лишь смертельную тоску и покорность. Здесь, в отеле, почти все такие.
– Может, выпьем чего-нибудь? – предлагаю я.
– Я не против. Давайте напьёмся до беспамятства.
Мы садимся за столик, бутылка и два бокала уже поджидают нас. Я разливаю вино по бокалам.
– За беспамятство! – провозглашает она, горько улыбаясь, как могут улыбаться только смертельно пьяные люди.
Мы чокаемся и залпом выпиваем вино.
– Ну вот, теперь мы можем перейти на «ты», – говорит женщина, ставя бокал на стол. – Меня зовут Эва… если я не ошибаюсь…
Мне приходит в голову мысль, что, по существу, совсем не важно знать имя человека, с которым собираешься напиться до беспамятства. А от беспамятства нас отделяет в лучшем случае пара бокалов.
* * * * *
Моё четвёртое утро здесь. Я лежу в постели с закрытыми глазами и слушаю дождь. И я не хочу открывать глаза.
Моя комната на втором этаже. Когда я смотрю в окно, я вижу лишь густую серую завесу дождя и капли, бегущие по стеклу. Там, внизу, на первом этаже, тоже есть окна, но можно сказать, что их нет: снаружи они закрыты ставнями. Там есть ещё и Дверь. Но Дверь – табу.
Сначала я думал, что сюда попадают, чтобы жить. Теперь знаю – умирать. Медленно и мучительно умирать. Не физически, конечно: смерть тут иного порядка, если так можно выразиться. Тоска, самокопание. И постоянный дождь за окном. Ну чем не смерть? Зачем всё это, я ещё могу предположить. Но кому это нужно?..
Я вдруг вспоминаю о том, что, возможно, в моей постели есть кто-то ещё. Мне становится любопытно, какой стала… как там её звали? Эва, кажется. Я размыкаю веки. Никого. Конечно, она уже ушла. Да, выпили мы немало, и я, кажется, отключился первым. Любопытно, я разделся самостоятельно? И когда она ушла? Вчера или сегодня? Впрочем, какая разница? Ушла, и всё тут. Так даже лучше.
Я встаю с постели и направляюсь к зеркалу в ванной посмотреть, каков я на этот раз. Мне везёт: сегодня я высокий кудрявый блондин лет тридцати пяти. Что ж, отлично. Голова немного побаливает, как бывает после неумеренных возлияний, но это всего лишь самовнушение: вчера я напивался с другой головой на плечах, в самом, что ни на есть, прямом смысле. Я умываюсь, чищу зубы, затем облачаюсь в безукоризненно отглаженный костюм, поправляю перед зеркалом галстук (зачем?) и иду завтракать. Я знаю, что внизу меня ждёт отличный завтрак и что один из столиков обязательно будет свободен, когда я появлюсь в ресторане. Вообще, я многое узнал за эти три дня и три ночи. Узнал ли?..
Я выхожу. Я не запираю дверь (это ни к чему, да и замка в двери всё равно нет). Я прохожу по коридору мимо других, таких же, как моя, дверей. Я спускаюсь по лестнице. Бессмысленное, в общем-то, передвижение, я проверял: если никуда не идти, то завтрак появится прямо в номере, как только возникнет желание поесть. Я направляюсь в ресторан по одной единственной причине: мне доставляет эстетическое удовольствие питаться в ресторане – пережиток одного из прежних моих существований. Мелкие капризы здесь разрешены.
Я сажусь за столик и осматриваюсь. В ресторане я не один: несколько столиков занято, люди едят и пьют (здесь все и всегда пьют). Передо мной яичница с ветчиной и стакан апельсинового сока – как раз то, что нужно. Спиртного я не заказывал. Хотя слово «заказывал» не совсем верно: в этом проклятом ресторане нет официантов, нет кухни, заказы тут делаются мысленно, вернее – на уровне подсознания. Стоит только подумать о каком-нибудь блюде – и оно уже перед тобой. К этому быстро привыкаешь.
Я завтракаю в одиночестве, мне не хочется ни с кем разговаривать. Мысли мои где-то далеко, за пределами сего мира, за Дверью, за стеной дождя. Я вспоминаю. Что ещё остаётся, как ни вспоминать, когда за окнами непрекращающийся дождь? Воспоминания сковывают чувства цепями жалости к самому себе, от этих воспоминаний становится теплее на душе. Воспоминания, как правило, согревают. И душат.
Итак, я вспоминаю. Я двигаюсь по тёмному лабиринту своих воспоминаний. Картинки прошлого, такого далёкого и такого близкого прошлого… А вот и вчерашний вечер, подёрнутый пеленой туманного полузабвения… Хроническое равнодушие… – так она, кажется, выразилась? Очень меткое определение всему, что здесь происходит. Вернее, не происходит.
Внезапно я вскрикиваю от удивления и возбуждения, потому что вдруг вспоминаю другие слова, произнесённые женщиной. Раньше я вас здесь не видела. Да, она сказала именно эту фразу, когда заговорила со мной. И как я сразу не обратил внимание?! Это была неправильная фраза! В корне неправильная и нелогичная фраза! Ведь здесь каждый день все изменяются до неузнаваемости! Каждый день новое обличие – таков закон, который я уяснил за те три дня, что пробыл здесь.
Я доедаю свою яичницу, уже не чувствуя её вкуса. Мысли мои поглощены новым открытием. Возникает непреодолимое желание выпить, и в тот же миг передо мной появляется рюмка коньяка. Коньяк с утра? Ладно, пусть будет коньяк, ведь ни о чём конкретном я не думал – Ему лучше знать, чего я хочу. Я выпиваю коньяк, и чувствую, как тепло разливается по моему организму. Приятно. Я замечаю, что рюмка опять полна. И снова выпиваю.
Коньяк приводит в порядок мои мысли. Я решительно встаю и иду к себе в номер. Мне надо подумать, хорошенько подумать.
Потом я лежу в горячей ванной с закрытыми глазами и размышляю. В который раз я подумываю о том, как выбраться отсюда. Беда в том, что пройти сквозь дождь ещё никому не удавалось. Мне никто не говорил об этом, просто я знаю. Все здесь знают.
* * * * *
Вечером я созерцаю Дверь и снова напиваюсь до почти бессознательного состояния. Честно говоря, сперва я не собирался напиваться. Но так получилось. Я в одиночку сумел уничтожить графин водки, пока думал о женщине, с которой танцевал вчера. И всё из-за этой фразы! Раньше я вас здесь не видела.
Теперь я сижу за своим столиком и оправдываюсь сам перед собой. Бесполезное занятие, но греет душу.
Чтобы немного протрезветь, я «заказываю» большую чашку горячего чёрного кофе без сахара. Я пью кофе маленькими глотками и слушаю невидимый оркестр. Пары танцуют, они каждый вечер танцуют, эти тела, наслаждаются друг другом. Когда я смотрю на них, я чувствую себя несколько неуютно – что-то животное и в то же время неживое кроется в их движениях. Я не танцую. Единственный раз я решился потанцевать лишь вчера. Да, вчера я выпил слишком много.
Я пью кофе и наблюдаю за танцующими, хотя совершенно точно знаю, что мои наблюдения абсолютно бесполезны: даже если та женщина где-то в зале, я всё равно не смогу узнать её. И отнюдь не потому, что вчера был вдребезги пьян.
Да, эта чёртова смена тел – подарок для любителей беспорядочных любовных связей. К тому же создаётся правдоподобнейшая иллюзия, будто каждый день вокруг тебя новые люди.
Я пью кофе чашку за чашкой. Я никуда не тороплюсь, мне не важно, который сейчас час и как долго я уже сижу здесь. Когда действие спиртного, наконец, ослабевает, я встаю и медленно бреду к себе.
Я поднимаюсь по лестнице, подхожу к своей двери, лёгким толчком открываю её и делаю шаг в темноту. Моя рука в уже привычном движении (а прошло всего-то каких-то четыре неполных дня!) тянется к переключателю, и вдруг у меня возникает чувство, что в моём номере кто-то есть. Я застываю в нерешительности, сердце начинает учащённо биться.
– Кто здесь?
– Включай свет, не бойся. Я уже давно жду тебя.
Голос женский, низкий, чуть хрипловатый, голос мне не знаком, но в этом как раз нет ничего странного. Я жму на кнопку переключателя и на секунду зажмуриваюсь. Раскрыв глаза, я рассматриваю свою гостью: её телу лет двадцать пять-тридцать, она сидит в кресле возле журнального столика с бокалом в руке, закинув ногу на ногу, на ней длинное белое платье с открытым верхом, тёмно-рыжие волосы собраны в пучок, почти неестественной белизны кожа кажется прозрачной, как у младенца. Она тоже рассматривает меня – оценивает, как и я, метаморфозы ночи.
– Эва?
– Садись же, – говорит она, указывая на кресло по другую сторону от журнального столика.
Ни журнального столика, ни кресел в моём номере раньше не было. На их месте был диван.
– Я тут у тебя немного похозяйничала, – улыбается гостья, отвечая на мой немой вопрос. – Тебе нравится? Ковёр я тоже заменила: терпеть не могу коричневый цвет.
Только теперь я замечаю, что вместо коричневого ковра на полу постелена шкура полярного медведя.
– Впечатляет, – произношу я, усаживаясь в кресло. – Как ты это проделала? Откуда это всё?
Она с удивлением смотрит на меня.
– А ты что, ещё не экспериментировал со своими желаниями?
– То есть?
Она щёлкает пальцами, и в тот же миг на столике появляется пепельница, пачка сигарет и зажигалка. Я вытаскиваю из пачки сигарету, закуриваю и откидываюсь в кресле.
– Хм, похоже, сигареты настоящие…
– Как и пища, которую ты поглощаешь каждый день.
– Надо просто щёлкнуть пальцами? – спрашиваю я.
– Можно и не щёлкать, – смеётся она. – Это я так, для эффекта. А ты что, наивно полагал, что твои желания здесь исполняет какой-то великий и ужасный волшебник?!
– Что-то вроде того, – я смущённо улыбаюсь.
Она тоже улыбается. Мы сидим и смотрим друг на друга.
– Ты умеешь произвести впечатление, – говорю я, помолчав немного.
– Спасибо. Ты тоже можешь попробовать.
– Что попробовать?
– Хм… целенаправленно поколдовать, если угодно. Как я понимаю, ты ещё не пытался управлять своими желаниями. Просто пожелай чего-нибудь материального… для начала.
К моему изумлению, у меня получается с первого раза: Эва чуть вздрагивает, когда в её руке появляется белая роза.
– Ты немного напугал меня. И уколол. Надо было щёлкнуть пальцами.
– Прости, я не был уверен, что у меня что-то выйдет.
– Всё равно спасибо.
Некоторое время мы опять молча смотрим друг на друга.
– Я искал тебя внизу, – наконец произношу я; причину своих поисков я решаю пока не называть.
– Я редко спускаюсь вниз, – отзывается она.
– Но я и предположить не мог, что ты зайдёшь ко мне.
– Я, честно говоря, тоже. Однако я здесь… Сегодня я выгляжу немного лучше, чем вчера.
– Да, ты прекрасно выглядишь.
– Потанцуем?
– Я не хочу идти туда, – я киваю в сторону двери.
– И незачем куда-то идти, – Эва ставит бокал на столик, рядом кладёт белую розу, затем щёлкает пальцами – комната наполняется звуками медленного вальса. – Этому я научилась совсем недавно, – поясняет она. – Нематериальные вещи сложнее материализовать.
Я мысленно выключаю свет и материализую на журнальный столик бронзовый канделябр с тремя зажжёнными свечами: гулять так гулять. Эва удовлетворённо улыбается.
– Ты быстро учишься!
– Только не убегай никуда утром, хорошо?
– Если не превращусь в дряхлую старуху! – смеётся она.
Потом мы медленно кружим по комнате, прижавшись друг к другу. Мои мысли далеко отсюда, за Дверью, за стеной дождя, где-то там… там… там…
* * * * *
– О-о-па, – выдыхаю я, открыв глаза. – Разве ещё не утро?
В кресле напротив меня сидит вчерашнее тело Эвы. Купальный халат, рыжие волосы, в беспорядке разбросанные по плечам, в руке – неизменный бокал с вином.
– Твой эстетизм протестует против употребления спиртного по утрам? – спрашивает Эва с иронией. – Я быстро перевоспитаю тебя, дорогой.
– Сколько времени?
– Половина девятого. Пора завтракать.
Я вскакиваю и мчусь в ванную, чтобы посмотреться в зеркало. Интересно же!
– Вот оно как! – восклицаю я, разглядываю негроидное лицо в зеркале – моё лицо на сегодняшний день.
– Мог бы, между прочим, наколдовать себе зеркало прямо в постели, – говорит Эва, входя в ванную вслед за мной; она обнимает меня одной рукой, а другой проводит по моим коротким жёстким кудряшкам.
– Как ты относишься к чёрному цвету кожи? – спрашиваю я, немного приходя в себя.
– Честно говоря, у меня никогда не было чернокожих любовников. Опыт обещает быть… м-м-м… любопытным, – добавляет она, разглядывая то, чем на этот раз меня одарила природа.
– Вопрос второй, – я перехватываю её насмешливый взгляд в зеркале, – почему ты не изменилась?
– Очень просто: я не спала.
– Не спала?!
– Именно. У меня было время поэкспериментировать. Если не спать, то тело не поменяется. Попробуй как-нибудь.
– Только не сегодня.
– Расовые предрассудки?
– Нет, просто привык носить белую кожу. У меня, можно сказать, культурный шок.
– И чем ты занималась всю ночь? – спрашиваю я за завтраком (мы устроили себе завтрак в постели, как белые люди).
– Наблюдала за тобой. Мне было интересно посмотреть на смену тел – раньше как-то не представлялось такой возможности. Вот, посмотрела… а потом решила вовсе не спать. Я ведь нравлюсь тебе такой?
– Ну-ка, расскажи поподробнее… о превращении…
– Да тут и рассказывать-то особенно нечего. Всё произошло за доли секунды, как только ты уснул.
– Понятно… Как ты думаешь, этим процессом можно управлять?
Эва пожимает плечами:
– Если даже и можно, то я не знаю, как.
Глаза у неё возбуждённо сверкают, она улыбается. На лице – ни капли утомлённости или усталости, совершенно не заметно, что она не спала всю ночь. А, может, всё-таки спала? Я наколдовываю себе зажжённую сигарету, откидываюсь на подушку и делаю глубокую затяжку.
– Что-то ты слишком весёлая сегодня, – замечаю я.
– Тебе не нравится?
– Отчего же?.. Просто когда я встретил тебя два дня назад, ты была совершенно другой.
– Я и была другой, – соглашается она, становясь вдруг совершенно серьёзной. – Я изменилась с тех пор.
– Скажи, – спрашиваю я, помолчав, – сколько тебе на самом деле лет? Ну, сколько тебе было до того, как ты попала сюда?
Эва долго и пристально смотрит мне в глаза, потом берёт у меня сигарету, затягивается и медленно выпускает струю сизого дыма.
– Какая теперь разница? Я не хочу вспоминать о своём прошлом и не хочу ничего знать о твоём. Если у меня возникнет такое желание, я сама тебе обо всём расскажу, договорились?
– Да, но…
– И вообще, никогда не спрашивай женщину о возрасте! Женщина, между прочим, может обидеться. Кстати, ты любишь Моцарта? Я просто обожаю! – она щёлкает пальцами, и невидимый оркестр разрывает утреннюю тишину отеля звуками сороковой симфонии.
* * * * *
– Ну, что там у тебя?
Я показываю ей свои карты:
– Три туза. А у тебя?
– У меня флэш! – Эва поочерёдно выкладывает на стол четвёрку, шестёрку и даму червовой масти, а также двух джокеров. – Я опять выиграла! Мне везёт сегодня!
Я знаю, что этот флэш она наколдовала, но молчу. Мне несколько не по себе от её безудержного веселья. Слишком быстро, чёрт возьми! Слишком быстро она изменилась! Я так не умею. Может, это такая форма невроза? Вроде истерики? Или мы настолько разные, что я просто не в состоянии понять этой внезапной перемены? Или всё дело в вине, которое она пьёт без остановки?
– Ещё партию? – спрашивает Эва.
– Пожалуй, хватит на сегодня покера. Может, лучше сыграем в шахматы? – я материализую на столик шахматную доску и изящные фигурки из слоновой кости. Когда-то у меня были точно такие же шахматы – они, помнится, стоили целого состояния в том Мире, откуда я пришёл.
– Шахматы? – Эва берёт двумя пальцами чёрного короля, на её губах полупьяная улыбка. – Нет, это слишком сложно для меня, – она подбрасывает короля к потолку, и король растворяется в воздухе, вслед за ним пропадает шахматная доска и остальные фигуры. – Хочешь вина?
– Нет, не хочу, – я закрываю глаза и откидываюсь на мягкую спинку кресла.
– Ты что, дуешься? – спрашивает она.
– С чего ты взяла? – произношу я, не поднимая век.
– Просто я не люблю играть в шахматы. Правда.
– Потому что в шахматах не сжульничаешь?
Она хохочет в ответ:
– Когда ты догадался?
– Когда мне с раздачи пришло три джокера. Ты забыла удалить из колоды того, что наколдовала для себя. Я заменил его пиковым тузом: мне как раз нужен был пиковый туз.
– Значит ты тоже жульничал?
– Только один раз. По-моему, я имел на это право.
Я слышу, как Эва ставит свой бокал на столик и встаёт с кресла. Уже через секунду я чувствую вес её тела на своих коленях. Я открываю глаза и вижу её лицо прямо перед собой, она обвивает мою шею руками и касается губами моей щеки.
– Я не хочу, чтобы ты дулся на меня, – говорит она, ласково улыбаясь.
– Я не дуюсь, – моё раздражение внезапно схлынуло, и я тоже улыбаюсь.
– Вот и отлично! – её объятия крепчают, она кладёт голову мне на плечо. – Ты счастлив? – шепчет она мне на ухо.
Вопрос ставит меня в тупик.
– Что ты имеешь в виду? Счастье сопряжено с желанием: неосуществлённое желание причиняет боль, а достижение желаемого рано или поздно приводит к пресыщению. Так что ты подразумеваешь под счастьем?
– Не увиливай от ответа! Тебе хорошо со мной?
Серьёзность её тона заставляет меня отшутиться:
– Конечно. Когда ты не жульничаешь.
Эва молчит. Её дыхание становится ровным, а спустя минуту на моих коленях уже не рыжеволосая молодая женщина, а почтенного возраста мадам. Я осторожно переношу мадам на кровать, а сам возвращаюсь в кресло и закуриваю сигарету. Курить, между прочим, совсем не вредно, когда у тебя каждый день новое тело.
Я долго сижу и смотрю на тело, лежащее на кровати. Я размышляю о превращениях. Эти тела… раньше я даже и представить не мог, что подобное возможно. Сюрреализм! Наркотический сон! Странно, но я только сейчас начал задумываться над всей этой местной чертовщиной. Когда я прибыл сюда, ничто не удивило меня, ничто не поразило. Да, странно. Я всё воспринял, как должное: и этот отель, исполняющий желания, и эту ежедневную (вернее, еженощную) реинкарнацию, и этот дождь за окном. Особенно – дождь.
Я отгоняю прочь невесёлые мысли и, чтобы немного развеяться, решаю пообедать в ресторане. Я спускаюсь вниз и сажусь за свободный столик. Неясным пятном на дальней стене темнеет Дверь. Некоторое время я смотрю на неё, потом отвожу взгляд и принимаюсь за обед. Мне приходит в голову мысль, что я даже не знаю, сколько этажей в отеле – до сего момента во мне ни разу не проснулось элементарного любопытства. Болото, а не Мир! Набив желудок и выкурив за чашкой кофе пару сигарет, я иду осмотреть, наконец, место моего заключения.
Этажей в отеле оказывается восемь, и каждый похож на мой второй, и везде – одинаковые двери номеров, одинаковая серебристо-голубоватая драпировка стен коридоров, одинаковые светильники на потолке, источающие ровный матовый свет. Тишина, покой и пастельные тона. Сонное царство.
Не найдя ничего интересного, я снова спускаюсь в ресторан и «заказываю» виски с колой и трубку, набитую голландским табаком. Облако ароматного дыма окутывает меня. Кайф! Разве не об этом мечтал я когда-то? Куча свободного времени. Женщина. Вино. Музыка. Что это? Рай? Ад? Чистилище? Данте явно не забредал в эти края… А я вот забрёл. Забрёл, чёрт возьми!
Охваченный внезапным порывом, я вскакиваю и почти бегом направляюсь к Двери, на ходу наколдовывая себе зонтик. У Двери я замираю и оглядываюсь, но никто не обращает на меня ни малейшего внимания: деревянные истуканы продолжают тщательно пережёвывать свои обеды, заводные игрушки с механической точностью покачивают своими одноразовыми телами в такт размеренной музыке. Вздохнув поглубже, я сжимаю ручку Двери, отмечая про себя, что, если существует ручка, значит Дверь предназначена для того, чтобы её кто-то время от времени открывал. В конце концов, не просто же так поставлена сюда Дверь? Или это только выход, но не вход?
Будь, что будет!
Я открываю Дверь и делаю шаг наружу. Дверь бесшумно захлопывается за моей спиной.
Умиротворяющий шорох дождя… лёгкий запах озона и мокрого асфальта… влажная летняя свежесть. Ничего страшного не происходит: небеса не разверзаются надо мной, кипящая смола не обрушивается на мою голову, я не превращаюсь в соляной столб. Отрадно.
Ни крыльца. Ни навеса. Лишь свинцовая стена дождя. Никаких видимых источников света – лишь равномерная серость вместо неба, типичный ненастный августовский вечер. Ни деревьев, ни травы, ни цветов – только чёрный мокрый асфальт и чугунные решётки в нём для стока воды. Да, умиротворяющий ландшафтик. Рукотворный.
Я замечаю, что с этой стороны на Двери тоже присутствует ручка. Я с опаской пробую приоткрыть Дверь, и она (к счастью или к несчастью?) легко поддаётся. Что ж, по крайней мере, я всегда могу вернуться. Пожав плечами, я раскрываю зонтик. Теперь – вперёд.
Сделав несколько шагов, я оглядываюсь: тёмно-синяя каменная громада отеля, точно многоглазый великан Арус, уныло провожает меня взглядами зажжённых окон. Отель не прощается со мной, я чувствую.
* * * * *
Время давно уже остановило свой бег, и я не знаю, как долго я иду. Пятнадцать минут? Час? Два? Точка отсчёта – отель – давно уже вне зоны видимости, и мне кажется, что я стою на беговой дорожке, перебираю ногами, но никуда не перемещаюсь. Я в стране дождя и асфальта. В какой стороне отель, я уже смутно представляю. Но я иду. Зачем? Куда? В конце концов, не бесконечен же этот проклятый асфальт! Или всё-таки бесконечен?
По большому счёту мне уже не важно, приду ли я куда-нибудь. Мой мозг, кажется, насквозь пропитался влагой и заплесневел. Я – моторчик. Внутри у меня пружинки, шестерёнки, валы и разные приспособления для совершения работы. Меня завели, и я теперь совершаю эту работу. Что случится раньше: заржавеют детальки, из которых я состою, или кончится завод? Вопрос чисто академического характера, ведь и в том и в другом случае мой несовершенный механизм можно будет выбросить на свалку.
Я останавливаюсь, перевожу дыхание и пытаюсь отогнать мрачные мысли. Я уже не рад, что отправился в это проклятое путешествие в асфальтовую бесконечность. Сидел бы себе дальше в отеле, слушал музыку, пил коньяк…
Я закуриваю сигарету и лениво размышляю, в какую сторону теперь пойти, чтобы вернуться.
– В любую, – произносит вдруг чей-то голос у меня за спиной.
Я резко оборачиваюсь и вижу перед собой мужчину в теле тщедушного седовласого старца, он, улыбаясь, смотрит на меня; на нём плащ с капюшоном цвета хаки, в руке – зонт ярко-жёлтого цвета. У меня зонт – чёрный.
– Ты можешь пойти в любую сторону, главное – захотеть куда-нибудь прийти.
– Кто вы? – спрашиваю я.
– Я живу здесь.
– Где это – здесь?
– Хм… пойдём, покажу. Если хочешь.
Мне не остаётся ничего другого, как следовать за ним.
Пара минут ходьбы, и я начинаю различать впереди очертания какого-то небольшого строения.
– Это ваш дом? – спрашиваю я.
– Угу, – отзывается мой спутник.
– И как это я не заметил его? Я, кажется, проходил здесь недавно.
– Но ведь ты не знал, что здесь что-то есть.
– Действительно, не знал. Я вообще не знаю, куда иду.
– Ну так надо было сначала определиться.
Мы приближаемся к одноэтажному строению из жёлтого кирпича, напоминающему по форме китайскую пагоду, и я замечаю, что над входом, выполненном в виде арки, начертана лежащая на боку вытянутая восьмёрка – символ бесконечности.
– Заходи, – говорит старик, распахивая передо мной дверь.
Я складываю зонтик и вхожу. Стол, пара стульев, плетёное кресло-качалка и камин – вот и весь интерьер комнаты, в которой я оказываюсь. Как только мы входим, в камине вспыхивают поленья, и при виде огня во мне вдруг просыпаются воспоминания о былых временах, о другом Мире…
– Ставь кресло поближе к огню, посиди, погрейся, – говорит старик, снимая плащ.
Я скидываю насквозь промокшие ботинки, сажусь в кресло-качалку и вытягиваю ноги к огню. Конечно, можно наколдовать себе сухую свежую одежду, но… как приятно вот так сидеть и обсыхать у камина! Рядом появляется ещё одно кресло и сервировочный столик с закусками.
– Что будешь пить? – спрашивает старик, устраиваясь в соседнем кресле.
– Что-нибудь покрепче.
– Виски?
– Подойдёт.
Пока загадочный хозяин пагоды разливает виски по бокалам, я разглядываю его тело: телу лет восемьдесят, лицо всё в морщинах, длинные седые волосы, жиденькая бородка – да, ему сегодня явно не повезло с телом. Старик перехватывает мой изучающий взгляд, в котором, видимо, отражается некоторое сочувствие.
– Между прочим, это моя настоящая оболочка, – улыбаясь, говорит он, протягивая мне бокал, наполненный виски. – Череда трансформаций для меня давно закончилась
Я с удивлением смотрю на него.
– Вы хотите сказать, что это ваше реальное тело?
– Я хочу сказать, что я понял, что моя трансцендентная природа неизменна. Когда ты осознаешь это, твоё настоящее тело восстановится и останется с тобой до самой смерти.
– Я не понимаю…
– Поймёшь со временем. Я, например, сейчас вижу тебя таким, каков ты на самом деле. Твоя оболочка прозрачна для моего взора.
– И каков я на самом деле?
– Ты типичный голодный дух второй категории.
– Голодный дух второй категории? Забавно!.. И что это значит?
– Для меня – ничего. Для тебя, наверное, тоже. Ну, чего болтать? Я могу болтать бесконечно. Давай лучше выпьем. Знаешь, у меня тут редко бывают собутыльники.
– Да уж надо полагать…
Мы выпиваем, но я почти не ощущаю вкуса спиртного: я возбуждён, в голове у меня вертится куча вопросов, и я предчувствую, что могу получить ответы на некоторые из них.
– Я вижу в тебе отсвет женского огня, – произносит между тем старик. – Я знаю его, он принадлежит такому же голодному духу, как и ты. Он приходил ко мне когда-то.
– Эва?!
– Эва… да, кажется, её звали Эва.
– Она ничего не говорила мне о вас.
Он пожимает плечами:
– Но она была здесь. Она приходила много раз, но так и не прониклась учением о грандиозном космосе, созданном сознанием Спящего Адама. Она предпочла остаться голодным духом. Хотя научилась смотреть сквозь человеческую оболочку, видеть свет сердца, не обращая внимания на обличие.
– Вы говорите загадками. Какие ещё голодные духи? Какой спящий Адам?
– Слишком много вопросов, дух. Но, раз уж ты пришёл ко мне, я расскажу тебе, что должен рассказать. Для того я, собственно, здесь и нахожусь, чтобы просвещать голодных духов. Ещё виски?
Старик снова наполняет бокалы.
– Можешь, кстати, курить, если хочешь. Сам я не курю – вредно в моём-то возрасте, но мне нравится аромат табачного дыма.
Я закуриваю. В мыслях моих полный хаос, и меня не покидает ощущение иллюзорности прожитого мною сегодняшнего дня. Кажется, утро было так давно…
– Расскажите мне об отеле. Я не представляю, зачем попал сюда. Я вообще не ведаю, где нахожусь. Это что-то, похожее на сказку. Или на сон.
– Сон… – старик поднимает свой бокал и смотрит сквозь него на огонь в камине, – очень точно подмечено. – Он отпивает немного из бокала и подмигивает мне. – Человечество вообще никогда не бодрствовало. Вся история человечества – лишь красочный сон. Человек спит с начала времён. Ты знаком с Ветхим Заветом?
– Да, его культивировали в одном из Миров, посещённых мной ранее. Но при чём тут Ветхий Завет?
– По сути, не при чём. Просто вспомни первые две главы книги Бытия. Когда Бог сотворил человека из праха земного, что сделал он затем? Помнишь? Навёл Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из рёбер его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену. Так было. С тех пор человека никто не будил. Адам спит и по сей день. И все мы, и весь наш призрачный мир, всё – сон Адама. Не было грехопадения! Не было изгнания из Эдема! Не было Моисея, не было Соломона, не было Иисуса! Не будет Армагеддона! И мы – лишь бесформенные фантомы, фантазия спящего Адама. И наш Апокалипсис – миг пробуждения Первого Человека!
Мне хочется смеяться, и я не смеюсь только потому, что лицо моего собеседника абсолютно серьёзно, как-то торжественно серьёзно.
– Где-то я уже слышал подобную теорию – правда, к христианству она, кажется, не имела никакого отношения. Это у вас шутки такие? – спрашиваю я осторожно.
– Неудачный предмет для шуток, – сухо отвечает он. – Я понимаю, тебе трудно осознать Истину, однако пути Господни неисповедимы. Господь сотворил Адама по образу и подобию своему, Адам сотворил Миры во сне своём, а мы блуждаем по этим Мирам.
– По-вашему получается, что мы не существуем?
– Да нет же! Мы существуем! Но мы – лишь сон. Сон суть материя, тонкая, изменчивая и призрачная, но материя.
– Трудно поверить в ваши слова, – я затягиваюсь сигаретой; виски ударило мне в голову, и где-то в области моего затылка образовался хрустальный шар, излучающий тепло.
– Ты вправе не верить мне.
– Я и не верю.
– Ты просто боишься.
– Я просто скептик. Чего мне бояться?
– Правды. Потому ты и материализовался здесь – в тебе мало Веры. В прежнем своём воплощении ты накопил дурную карму и стал голодным духом второй категории в Мире Дождя. Теперь, чтобы выбраться отсюда, ты должен очистить свою карму священным Дождём, ты должен принять Истину. А я здесь, чтобы помочь тебе.
– Не хотелось бы вас обижать, но, кажется, я весьма далёк от принятия вашей истины.
– Ничего страшного. У тебя есть время подумать над моими словами, тебя никто не торопит. Но ты уже сделал первый шаг к Освобождению – ты покинул отель. Некоторые духи годами не решаются сделать этого, а ты рискнул на четвёртый день своего пребывания здесь.
– Откуда вы знаете?
– Я вообще много чего знаю.
– Вот как?.. А Эва? Сколько ей понадобилось времени, чтобы решиться покинуть отель?
– Три часа, если мне не изменяет память.
Я наливаю себе в бокал очередную дозу виски и залпом выпиваю.
– Хорошо, допустим, я поверил вам… Но что станет со мной, когда я покину этот Мир?
– Попадёшь в другой, наверное: с твоей-то кармой не приходится мечтать о конце страданий в ближайшем перерождении, – старик улыбается мне, и в его улыбке – смесь насмешки и сострадания. – Возможно, кстати сказать, что к тому времени, как ты перейдёшь в следующий Мир, Адам уже проснётся.
– Вы смеётесь надо мною!
– Нисколько, поверь мне. К чему мне портить собственную карму такими глупостями? Мир Дождя, кстати, – мой последний цикл, моё последнее перерождение.
– Поздравляю, – в моём голосе звучит больше иронии, нежели я собираюсь выразить. – И куда же попадёте вы?
– В никуда, – старик, похоже, не обращает внимания на едкий тон моего вопроса. – Просто я перестану сниться Адаму. Господь бесконечен, Адам тоже бесконечен, как и всякая аватара Господа. Пресмыкающиеся же существа конечны…
– И самокритичны, – замечаю я.
– Это – Истина, – пожимает плечами он.
Я заглядываю в его глаза в надежде отыскать в них хоть каплю безумия, но встречаю взгляд твёрдый и ясный. К тому же старик выглядит совершенно трезвым, как будто он пил не виски, а чай.
Я пытаюсь собраться с мыслями.
– Что-то тут не сходится. Если Адам спит с начала времён, зачем было создавать Еву? Чем она занимается, пока он дрыхнет?
– Вечность сна может быть секундой объективного времени, дух. И тебе тоже, между прочим, пора спать.
У меня идёт кругом голова: хрустальный шар в моём затылке распространил свои невидимые тепловые щупальца по всему телу, до самых кончиков пальцев; я прикрываю веки и немного раскачиваю кресло.
– Удачной медитации, – произносит старик.
Кресло тихонько поскрипывает… Потрескивают поленья в камине… Я закрываю глаза…
* * * * *
Здесь всё по-прежнему, как будто я никуда и не уходил. Я прикрываю за собой дверь (да-да, уже не Дверь, а всего лишь дверь) и направляюсь к своему столику. Эва единственная в этой толпе танцующих и жующих пьяных зомби, кто замечает моё возвращение. Она сидит за столиком в углу и пристально смотрит на меня. Она всё ещё мадам почтенного возраста. Не спала, значит. В отличие от меня. Я теперь снова светлокож.
Я сажусь напротив неё. Она не отрывает от меня совершенно трезвого взгляда. Мы молчим. В её пальцах дымится сигарета. В глазах – смесь печали, осуждения и тщательно скрываемой радости. Мы молчим. Молчим. Молчим.
Потом Эва не глядя отбрасывает в сторону недокуренную сигарету и берёт меня за руку.
– Пойдём, потанцуем.
Мы встаём и она прижимается ко мне. От неё пахнет жасмином.
– Я надеялась, что ты не сбежишь так скоро, – шепчет она мне на ухо.
– У меня снова белая кожа, – говорю я.
– Мне плевать на цвет твоей кожи.
– А ты видишь во мне голодного духа второй категории?
– Дурак!
Я улыбаюсь про себя.
– Ты ждала меня?
– Я уже видела, как многие уходили и не возвращались.
– Я вернулся.
– Да, ты вернулся.
– Ты тоже когда-то вернулась. Почему?
– Там мокро. Влага портит причёску.
Мы снова молчим. Звуки медленного блюза окутывает нас, подобно ватному одеялу. Мне вдруг становится нестерпимо душно.
– Зато там свежий воздух, – произношу я.
Добавить комментарий
Поля, помеченные звёздочкой (*), обязательны для заполнения
