Я не шансонье из балагана –
Я пашу с утра и до утра!
Я клавиатура графомана,
Я ему и муза и сестра.

Мой хозяин, рук не покладая,
То ласкает, то нещадно бьёт,
То в расстройстве лбом меня бодает,
То, бывает, дурой назовёт.

Я не обижаюсь: графоманство –
Это перманентный жёсткий стресс,
Это словоблудное шаманство,
Это, типа, творческий процесс!

Графоман не ест, не пьёт – лишь пишет.
Он-то знает: рандеву со мной
Возбуждает так, что сносит крышу
(Это даже круче, чем с женой!)

Мы строчим упрямо, быстро, мощно,
Истово, без пауз на обед;
Результаты бдений еженощных
Сваливаем оптом в Интернет.

Пипл, в воздух чепчики метая,
Воет: «Аффтар жжот! Пеши исчо!»
От похвал и лести тихо тая,
Аффтар пишет дальше. И ничо.

Графоман – ранимое созданье,
Нежное, по сути, существо.
Цель его – сплошное созиданье,
Разума и мысли торжество.

Но порою сон его срубает,
И, устав от графоманьих дел,
Графоман внезапно засыпает,
Ткнувшись носом в клавишу «пробел».

Спи, мой друг, мой гений красноглазый,
Дрыхни, мой поэт, без задних ног.
Ну а я меж тем шепну Пегасу
Сей клавиатурный монолог.

Ты проснёшься – всё уже готово!
Ты меня придвинешь, а затем
Монолог запишешь слово в слово,
Славя наш писательский тандем!

Застрял!..
Ну наконец-то отдохну!
В пустом пространстве повишу немного...
Я тут давно завыл бы на луну,
но нет луны – лишь лампочка убого
мне в тёмной шахте освещает путь.
Ах, кто бы знал, как хочется уснуть!

Забыться сном – навечно, навсегда!
Не видеть их уродливые лица!
Я так устал сновать туда-сюда –
то вверх, то вниз. Покой мне только снится.
Но я всего лишь раб, как ни крути,
и мой удел – кого-нибудь везти.

А людям что? Им нет других забот –
на кнопки жмут, мои реле тревожа;
бывает, кто-то дверь со злости пнёт
и нарисует мне на стенке рожу.
Короче, беспредел и вандализм!
Храни, лифтёр, мой бедный механизм!

...Ну вот и всё, закончен отдых мой –
пришёл лифтёр и подкрутил там что-то.
Поехали... Какой этаж? Восьмой?!
Да чтоб тебя замучила икота!
Ведь я не просто так – по делу злюсь,
я, между прочим, высоты боюсь!

Конечно, я не мастер монолога,
Хотя бы потому, что я немой.
И мысленно порой прошу я Бога:
Эй, Бог! Я говорить хочу с тобой!

Орать, вопить, кричать лужёной глоткой —
Пусть глотки, к сожаленью, я лишён.
Есть только носик — супер-разработка:
На нём свисток; когда я возбуждён

И кипячусь (в буквальном смысле слова),
Свисток тот должен... правильно! — свистеть,
Но он, подлец, с рождения бракован...
Молчит, как лещ... А как он мог бы петь!

За что мне, Боже, это наказанье?
Ведь я ни разу в жизни не грешил...
Ох, тяжелы безмерные страданья
Моей эмалированной души!..

Ну, ладно, сознаюсь: развлечься чтобы
Я пальцы обжигаю иногда
Двуногим существам (без всякой злобы!).
Но то не грех, а просто ерунда.

Тут люди виноваты, впрочем, сами
(гореть им всем на медленном огне!):
Меня хватают грязными руками
И пачкают тем самым карму мне!

Я не хочу быть тварью бессловесной,
Верни мне голос, Боже, я прошу!
И в честь твою я сказочною песней,
Вернее, свистом, — кухню оглашу!

Я будущее с горечью постиг:
По мне помойка плачет. Это грустно.
Мне десять лет, и я уже старик.
И рвётся плоть моя с надрывным хрустом.

Когда-то я ласкал одну из ног —
Ты помнишь? Этим фактом я гордился.
Но вот, увы, срок годности истёк...
Ослабла воля... Разум запылился...

Ты редко вспоминаешь обо мне —
Порой лишь подпираешь мною двери.
А было время: ночью, при луне,
От нас в испуге разбегались звери:

Назад — вперед, назад — вперед, назад...
Эх, славно мы охотились когда-то!
Мы тараканов посылали в ад!
На раны ты мне ставила заплаты.

Хозяйка, я прошу тебя всерьёз:
В комиссионку сдай меня, хозяйка!
(А купят ли — уже другой вопрос)
А на помойку выброси фуфайку.

Зрительный зал в оперном театре. Представление окончено, свет погашен. Из-за дальней кулисы выезжает чёрный концертный рояль. На протяжении всего монолога медленно катится к краю сцены.
Вздыхает.

Хвала Создателю — закончен бенефис!
Утихла музыка… Безмолвие, покой…
Лишь тень печальная снуёт во тьме кулис —
То Призрак Оперы шалит во тьме ночной,
Безумный старец. А в былые времена
Он без труда сводил с ума прекрасных дам.
Теперь, когда ему бывает не до сна,
Гоняет крыс и тихо воет по ночам.

(Опять вздыхает. Далее с напором)

Порочный век! Где нынче слава прежних дней?
Мораль забыта! Бездуховность правит бал!
Вчера, к примеру, некий тенор (вот злодей!)
На мне украдкой «Здесь был тенор» начертал.
А композиторы?! Бессовестный народ!
Один из них в порыве творческих потуг
Мне с наглым видом между струн воткнул фагот —
Мол, совершенно уникальный выйдет звук!
А примадонны?! — выступала как-то раз:
На каблуках и в декольте — приличный вид,
Но, как сказал мне по секрету контрабас,
На самом деле примадонна — трансвестит.

(Делает паузу, переводит дыхание)

Да, прав Шекспир: похоже, мир сошёл с ума —
В нём нету святости, и правды тоже нет.
Вся наша жизнь — один большой кусок дерьма!
Ах, я несчастный и никчёмный инструмент!

(С грохотом падает в оркестровую яму, издавая гулкий диссонирующий звук)