Сказка перед сном

Естественно, сейчас ночь (здесь всегда ночь, даже когда светит полуденное солнце). Я иду по дороге, по проезжей части, прямо по разделительной полосе, справа от меня тополя с набухшими липкими почками, слева — те же тополя, но листья их уже пожелтели, а некоторые и пожухли, посерели. В витринах магазинов, и справа и слева, — светящиеся рекламные призывы, лаконичные и корявые до совершенства выкидыши человеческой фантазии. Зато они красочны, они мерцают красными, зелёными, жёлтыми и синими огоньками. И ещё фонари. Было бы весело, если бы они тоже мерцали, подобно гигантской новогодней гирлянде, натянутой вдоль серых фасадов зданий. Но фонари не мерцают: ещё никому не пришло в голову заставить фонари мерцать.
Город спит. Я, наверное, сплю вместе с ним, но я не уверен в этом, я наступаю на белые полосы, начертанные на чёрном асфальте, и думаю о семи снах...

Видели вы когда-нибудь семь снов в одну ночь? Я тоже не знаю. Никто не знает. Разве что Елена. Да, я почти уверен, что Елена знает. Потому что, вероятно, сны были о ней. (Без «вероятно» тут никак не обойтись — сны всё-таки.) Остаётся только спросить её об этих снах. Однако тогда придётся дождаться, когда Елена присниться мне вновь. Дело в том, что я сомневаюсь, узнаю ли я Елену, если встречу её снова. Даже если мы столкнёмся лицом к лицу на тесной аллее в парке или случайно окажемся сидящими друг против друга за одним столиком в кафе, — да-да, даже в этом случае я не уверен, что узнаю её. Почему? Потому что Елена была ведьма. Вот так.
Я познакомился с ней, когда она праздновала своё третье тридцатитрёхлетие. И совершенно не важно, что происходило со мной до этой встречи... уже не важно. Кажется, когда-то раньше я сочинял какие-то книги, но я нисколько не удивлюсь, если обнаружится, что книг я никогда не писал, а был,  к примеру, дворником, или врачом, или вовсе — космонавтом.
Елена была странная женщина. В день своего первого тридцатитрёхлетия она сочинила следующее стихотворение:

Собственно, появление этого стихотворения и ознаменовывало, что Елена достигла, наконец, пресловутого сакрального возраста. «Теперь, когда я создала эти строки, — сказала тогда Елена, — я заслужила право вступить во вторую половину жизни». Как долго она ждала этого часа, было известно лишь избранной горстке людей. Избранной горстке людей также было известно, что в детстве пьяная цыганка нагадала Елене жизнь длиною в шестьдесят шесть лет. Избранная горстка людей считала, что с тех пор Елена повредилась в рассудке. Избранная горстка людей была медицинским персоналом городской психиатрической клиники.
Елена и сама не отрицала, что после встречи с цыганкой что-то перевернулось у неё в голове. «Наверное, цыганка околдовала меня, — говорила Елена, — у неё был взгляд, как у медузы Горгоны из детской книжки про древние мифы». Ещё Елена утверждала, что именно тогда написала своё первое стихотворение. Достоверность этого факта проверить было практически невозможно, поэтому все верили Елене на слово. Впрочем, не верить себе она никому повода не давала: она всегда говорила то, что думала. Или почти всегда... Другое дело, что ход её мыслей несколько отличался от хода мыслей нормального человека. Но дурой Еленой не была.
Вот такой диалог произошёл между нами в первый же (первую же) день (ночь) нашего знакомства:
ЕЛЕНА (полувопросительно-полуутвердительно, беззастенчиво разглядывая меня, как скелет кроманьонца в музее антропологии):
Значит, вы писатель?..
Я (стараясь вести себя, как Печорин во время дуэли):
Некоторые так думают.
ЕЛЕНА (не обращая никакого внимания на мои кривляния):
Интересно... никогда не видела живых писателей. Я хочу почитать ваши книги.
Я (несколько озадаченно):
Не стоит. Это плохие книги.
ЕЛЕНА (не пряча искреннего удивления):
Странно... Зачем тогда их писать?
Я (цинично улыбаясь и всё ещё пытаясь быть похожим на Печорина):
Чтобы заработать деньги. Людям нравится читать плохие книги. А мне нравятся деньги.
ЕЛЕНА (совершенно серьёзно):
Почему?
Я (картинно вздыхая и пожимая плечами):
Не знаю. Возможно, плохие книги создают иллюзию, что жизнь на самом деле не такая уж мерзкая штука.
ЕЛЕНА (с некоторой, как мне показалось, жалостью в голосе):
Я не о том. Почему вам нравятся деньги?
Я (недоумевая):
Потому что с деньгами лучше, чем без.
ЕЛЕНА (также недоумевая):
Я так не думаю.
Я (вполне резонно):
Вы сумасшедшая.
ЕЛЕНА (также вполне резонно):
Тогда почему бы и вам не сойти с ума?

После этого разговора я, наверное, по-настоящему начал сходить с ума. Именно в тот (ту) день (ночь) мне в голову закралась безумная мысль... Какая? На этот вопрос я тогда не мог ответить. Безумные мысли вообще с трудом поддаются вразумительной формулировке.
Однако не стоит забегать вперёд. Стоит начать с того, как я, собственно, познакомился с Еленой. Это был октябрь, мой любимый месяц... с некоторых пор.

* * * * *
Я наблюдал за ней целую вечность. Почти не спуская глаз. Почти не моргая. И лёжа. Лежать было немного жёстко, но уже не хотелось домой, уже не хотелось в тёплую постель. И чтобы головой на подушку — тоже не хотелось. Впрочем, дом, а вместе с ним и постель, и подушка в моём нынешнем состоянии были недосягаемы, как снега Килиманджаро. Я лежал на деревянной скамейке, окрашенной в неважно какой цвет, в городском парке и сквозь ветви уже почти голых клёнов наблюдал за Луной, вернее за кусочками Луны, на которые её безжалостно разрезали эти самые ветви. Мне не было ни грустно, ни весело, ни холодно, ни жарко. Мне было никак. Все мысли, да и вообще какие-либо способности к мыслительным процессам, я безжалостно оставил там, где и остальные маленькие человеческие ценности — дома. Все мои желания сводились только к одному — к бессмысленному наблюдению за ночным светилом, чем я, собственно, с успехом и занимался.
«Я знаю, что тебе нужно», — вдруг сказала Луна.
«Вот как?» — без особого энтузиазма отозвался я, не размыкая губ.
«Тебе нужна сказка, — уверенно продолжала Луна, — да-да, хорошая, добрая сказка».
«Сказки бывают только в детстве».
«Тогда я буду обращаться к ребёнку в тебе».
«Что ж... если тебе так хочется»...
«Слушай, дитя моё»...
Я закрыл глаза, чтобы лучше слышать. Я поверил Луне. А Луна между тем начала свою сказку.

Далеко отсюда, в другом мире, в другой жизни, а возможно, что и в другой Вселенной, была страна Вечного Лета, очень странная страна, и единственные живые существа в этой стране были растения — тысячи, миллионы цветов и деревьев различных видов и обличий. Они только и делали, что грелись на солнце или наслаждались тёплыми дождями, их мир был чужд страхам и страданиям, их мир был гармония, их мир был красота. И случилось так, что в этом цветущем благоухающем мире объявился человек, вернее человечек, совсем ещё крошечный младенец мужеского пола. Неизвестно, как мальчик попал в страну Вечного Лета — вероятно космический ветер, повинуясь какой-то прихоти или капризу своей космической природы, принёс его с планеты Людей. Цветы и деревья страны Вечного Лета никогда не видели людей, поэтому им показался странным вид человеческого существа, особенно их удивляла способность ребёнка издавать звуки: сами они были немы и общались друг с другом только с помощью мыслей. Однако они приняли маленького чужака в свою счастливую семью и занялись его воспитанием. И имя ему дали: Ветер, потому что, как и ветер, он умел завывать без всякой видимой на то причины.
Больше всех полюбила Ветра старая Яблоня. Когда ребёнок хотел есть, Яблоня кормила его своими сочными спелыми плодами, когда он засыпал — прикрывала ветвями, чтобы не мешало солнце, а во время дождей сгущала листву над его головой. Так и рос Ветер в зелёном раю страны Вечного Лета под защитой и опекой Яблони и учился у неё. Долгое время Ветер во всём брал пример со старой Яблони. Например, он научился молчать и мысленно общаться с растениями. Ведь это совсем не трудно, если тебя окружают одни безмолвные существа. Когда Ветру исполнился год, он научился весь день стоять на ногах, раскинув в стороны руки и наслаждаясь тёплыми потоками воздуха, пропитанного сотнями цветочных ароматов. Этому тоже не составляет труда научиться, если тебя окружают существа, у которых всего одна нога, да и та вросла в землю.
Шло время. Все были счастливы, и Ветер почти совсем превратился в растение. Единственное, чему ему никак не удавалось научиться, так это спать стоя, как спала Яблоня и другие обитатели страны Вечного Лета: каждую ночь он сворачивался клубком у тонкого ствола своей наставницы и только тогда засыпал под тихий шёпот её листвы. Спать стоя научиться очень не просто, даже если тебя окружают существа, живущие за счёт фотосинтеза. Но восход солнца Ветер всегда встречал на ногах, приветствуя великое светило, радуясь ему, как и все его зелёные собратья.
А потом случилась беда. В один прекрасный день (а все дни в стране Вечного лета были прекрасны) Ветер, повинуясь какому-то внезапному импульсу, пришедшему из далёких и непознанных глубин человеческой природы, сделал шаг в сторону от старой Яблони, потом ещё шаг, и ещё. Это были совершенно новые ощущения: живя в окружении цветов и деревьев, человек ни разу не задумывался о том, что ему свойственно передвигаться, и неожиданное открытие потрясло его детскую душу.
«Что ты делаешь?!» — воскликнула старая Яблоня, с удивлением глядя на своего подопечного: она никогда не видела ничего подобного.
«Я не знаю», — честно признался Ветер.
«Возвращайся сейчас же обратно! — строго приказала старая Яблоня. — Потому что если ты будешь продолжать в том же духе, то так никогда и не пустишь корни».
Беда была в том, что как пускать корни, Ветер тоже не знал. Но он привык уважать старую Яблоню и послушно вернулся и встал на своё место. Но с тех пор Ветер уже не испытывал прежней радости и восторга при виде восхода солнца, он стал непомерно задумчивым, плохо спал, замкнулся в себе и очень редко и крайне неохотно общался с жителями страны Вечного Лета, в том числе и со старой Яблоней.
«Не заболел ли ты?» — спрашивала его обеспокоено старая Яблоня.
«Хочешь отведать моего сладкого плода?»
«Скажи, что беспокоит тебя?»
Но в ответ на все вопросы Ветер лишь качал головой.
И Яблоня тоже стала печальна, потому что она привязалась к Ветру, видела его страдания и ничем не могла ему помочь. Ветви её поникли, листья пожухли, а плоды были уже не такие твёрдые и сладкие, как раньше.
И однажды Ветер не выдержал.
«Я не могу больше, добрая старая Яблоня, — сказал он, — если я останусь здесь, моя и твоя боль будет только усиливаться».
«Ты хочешь покинуть меня?!» — в ужасе вскричала добрая старая Яблоня.
«Я принял решение», — твёрдо ответил Ветер.
«Я не переживу этого!» — заплакала Яблоня.
«Ты должна забыть обо мне, как будто меня никогда не было».
«Но как я могу забыть! Ведь я вскормила тебя и многому научила».
«Прощай!» — сказал Ветер и сделал шаг в сторону.
Этого Яблоня действительно не в силах была пережить. Она простёрла одну из самых длинных своих ветвей, схватила ею Ветра за шею и вернула к корням своим. Но Ветер был всего лишь ребёнком, не окреп ещё его ствол и хрустнул, переломился под силой безграничной любви доброй старой Яблони.
Загоревала старая Яблоня, когда увидела, что натворила. Однако недолгим было её горе: когда прах маленького тельца сына человеческого сравнялся с землёй, народился на том месте странный цветок необычайной красы, каких ещё не бывало в стране Вечного Лета. То была роза, гордая, молчаливая и колючая, и Яблоня не могла дотронуться до неё, не рискуя пораниться. Но старая Яблоня обрела, наконец, полное счастье — ведь Ветер теперь не мог никуда удалиться. Он пустил корни, а это было главное для любого жителя страны Вечного Лета.

Луна закончила рассказ и замолчала в ожидании моей реакции.
«В чём же мораль твоей сказки? — спросил ребёнок во мне, не открывая глаз. — В том, что даже красота может быть жестокой? Или в том, что человек при любых обстоятельствах остаётся человеком?»
«Скорее в том, что человек никогда и нигде не будет чувствовать себя свободным, даже в раю, потому что и в раю существуют свои законы, которым нужно подчиняться».
«Но это и так известно. Зачем же ты рассказала мне эту сказку?»
«Затем, что тебе пора научиться ходить, мой милый, и перестать, наконец, быть растением».
«Несмотря на риск поломать хребет?»
«Иногда и ломание костей может пойти на пользу».
«Хорошо, я как-нибудь подумаю над этим. Но сейчас я хочу спать».
«Конечно, спи, дитя моё, отдыхай, — ласково сказала Луна. — И пусть тебе приснится красивый красочный сон».
Возможно, Луна была права. Возможно...
Да, мне надо было отдохнуть.